Мадина Балгабаева: «Я никогда не занималась самопиаром»
Интервью с Мадиной Балгабаевой
Автор София Мустафаева
По сравнению с журналистикой, когда мы вместе работали в информбюро, какими сейчас стали новости. Каково это 20 лет быть в эфире и в постоянном потоке новостей. Насколько изменилась журналистика с тех времён? Как знаменитая телеведущая Мадина Балгабаева ощущает ритм времени, который безусловно отражается в картинках новостей ежедневно. Об этом и ещё о том, каким образом Мадине удаётся сохранить молодость, красоту и особый женский шарм? Интервью мы записали в праздник Наурыз. И рассказ Мадины вы можете прочитать от ее первого лица. Я намеренно убрала свои вопросы, чтобы в новом формате подать это интервью. Устами гостьи. Профессионалов с большой буквы, в медиапространстве не так много. Мадина одна из них. Она грамотно пишет и говорит как на казахском, так и русском языках. Таких телеведущих очень мало. В эфире работает двадцать лет, и новости каждые два-три часа. Признание от коллег и зрителей, это и есть успех настоящий успех телеведущей Мадины Балгабаевой.
По большом счету журналистика, наверное, не меняется…. Мы с тобой вместе начинали работать на информбюро на 31 канале, в конце 90-х. И сейчас, когда прошло практически 20 лет, задача журналиста новостей остаётся прежней — доносить факты.
На мой взгляд, в 2000 годах, поле деятельности, я говорю про Информбюро, оно было шире. Скажем так, это был период становления. Тогда и основывался костяк журналистов, настоящих, которые могли освещать и говорить на разные темы.
Это было время смелых и отчаянных журналистов, работавших на голом энтузиазме.
Время поменялось, и молодые журналисты – они несколько другие. У нас в новостях сейчас все очень официально. Наш эфир состоит из блоков тем по социалке, культуре, и официальных новостей из Астаны.
Я не говорю, что хуже стало, наступила, наверное, какая-то стабильность, на мой взгляд, у нас крепкое суверенное государство. Если я сижу до сих пор в новостях, значит меня устраивает то, о чём я говорю, о чём мы вещаем. Сейчас для журналистов, нет почвы — освещать то, что мы тогда освещали. В любом случае, журналист работает с темами, которые ему предоставлены в данное время. И они также отвоёвывают свое поле деятельности, свои темы, но есть какие-то ограничения, где темы вообще даже не предлагаются.
А также есть темы, например, даже социалку они так отвоёвывают, на пятиминутках и дебаты бывают, ведь спорят, смотрят, с какой стороны подать. Но сейчас фактически никто никого не лоббирует, и просьб, лоббирования в чистом виде — не встречала, когда кто-то «сверху» звонит и темы «слетают». А у нас тогда, в 2000-х было, но тогда и темы другие были. Сейчас люди стараются не допускать каких-либо оплошностей.
Я перешла на КТК, потому что, когда 31 канал продали канал москвичам, вся команда ушла. Большая часть журналистов Информбюро ушли на канал «Алматы», и я тоже хотела туда пойти. И пока я была в раздумьях, пришло предложение работы на КТК, т.е. команда вся ушла, и в знак солидарности я не могла там оставаться.
Я уже на протяжении 20 лет, работаю бессменно в новостях, в прямом эфире. И, мой ритм новостей, телеведущей, которая работает в системе постоянно… для этого очень нужно любить камеру, нужно очень любить прямой эфир. И у человека должен быть стержень.
Когда ты утром приходишь в новости и только вечером выходишь, и так изо дня в день… Это не сезонная программа, это не шоу, которое открывается на два месяца, предположим. То есть это без конца. Есть начало, но нет конца. Оно может длится неделями, месяцами, годами…
Новости — бесконечный продукт. Конвейер. И если есть новости, значит есть канал. Потому что именно новости — это титульная сторона любого канала. Поэтому для меня это не работа, а образ жизни.
Но благо в том, что на КТК я неделю работаю, и неделю я абсолютно предоставлена сама себе. Занимаюсь своими делами, ивентами, делаю свои проекты. А неделю я полностью предоставлена новостям.
В моем режиме телеведущей, за двадцать лет ничего не изменилось. График такой же, из года в год. Предположим у меня новости, эфир в 19:30. И вот что я делаю до эфира.
Сколько бы я не работала накануне, на работу прихожу рано.
Я такой человек, всегда прихожу заранее:
на встречи, на любые званые мероприятия.
У меня это в характере: никогда и никуда не люблю опаздывать. Я с точностью до наоборот — прихожу раньше.
Поэтому до сих пор даже на телеканале визажисты-девочки удивляются, что прихожу рано.
И если у меня эфир в 19:30, на работу могу в час дня прийти.
То есть, я люблю делать все не торопясь, не впопыхах.
Когда у меня эфирная неделя, отсекаю все другие дела абсолютно. Я занимаюсь только работой, только новостями, у меня нет никаких других проектов, встреч.
Я должна эфир отвести красиво, четко, чисто. В дни эфира я занимаюсь только новостями.
Прихожу в час дня, не торопясь делаю макияж, причёску, поднимаюсь к себе, сажусь за компьютер, просматриваю сюжеты.
Занимаюсь редактурой, и в 18 часов я должна быть абсолютно готова к эфиру. Спокойно, загодя прочесть свои тексты, просмотреть темы.
Поэтому я не тот человек, который злоупотреблять опытом своей работы и может позволить себе прийти, на «ура» отчитать, нет. Я никогда свой эфир, работу не рассматривала как трамплин и как приобретение звездного статуса, нет.
Эфир очень популяризировал мою личность. Меня практически везде узнают. Но я не знаю, что это значит «звёздность»?
Когда человека видят каждый день в эфире, он становится узнаваемым.
Известность, узнаваемость, конечно, помогает мне в жизни. Есть какие-то привилегии и их очень много: в быту, в жизни, с теми же сотрудниками ГАИ (прим. — Мадина за рулём ездит сама), или в ЦОНе. Люди что-то необычное видят во мне, как в телеведущей, которая вдруг появилась в обычном городском людном месте. Поэтому, конечно, есть очень много внимания оказывают люди. Просто говорят слова благодарности. Я никогда работу в эфире как трамплин не рассматривала. И сейчас поражаюсь, когда многие молодые журналисты, начинающие телеведущие, они рассматривают эфир новостей, в качестве какого-то подъёма и на перспективу идти куда-то дальше. А я нет. Для меня эфир, это работа с камерой, постоянно. Может быть у меня и есть амбиции, но они у меня здоровые, не больные.
Для меня прямой эфир — это непосредственное общение со зрителем. То есть, сколько бы ты не вела новости, всё равно испытываешь ежедневное волнение. Ежедневная ответственность — и если какие-то форс мажоры могут произойти, то надо быть собранной, внимательной.
Я не могу, когда на 15-20 минут пришла провести эфир, отчитала и ушла, это не моё. Моё, это когда прямое включение. Ты и камера. И за видеокамерой сидят миллионы людей, слушают тебя, высматривают каждый твой взгляд, как на тебе пиджак сидит, то есть вот всё до мелочей. Как ты говоришь, как ты даже моргаешь, как ты двигаешься.
Поэтому это ежедневное общение, это драйв. Я вот неделю предположим не касаюсь камер, не касаюсь эфира, для меня этого достаточно чтобы соскучиться по камере, по эфиру. Не могу сказать, что это кайф, но это адреналин очень хороший. Драйв, адреналин, кайф, эти слова, они где-то рядом, удовольствие получаю, особенно когда очень удачный эфир.
Сюжеты хорошие, интересные. У нас ещё частенько прямые включения. Во время новостей, журналист выходит на прямую связь с тобой, телеведущей, в прямом эфире. Задаёшь ему вопросы. Когда хорошие прямые эфиры, без сучка, без задоринки, абсолютно «чистые» эфиры, ты выходишь из студии с хорошим чувством исполненного долга. Иногда бывает, что обрывается прямой эфир и тебе нужно будет извиниться. А бывает, когда прочитаешь подводку к сюжету, а материал вовремя не приходит.
Дело в том, что я двуязычная и казакша и орысша говорю одинаково хорошо. Я закончила русскую школу, но отделение казахское.
Язык общения у меня дома и русский, и казахский. За двадцать лет в эфире на казахском языке, я могу вот как сейчас с тобой на русском говорить, могу точно так же на казахском языке. Для меня абсолютно одинаково и казакша, и орысша.
Думаю в основном на том языке, смотря где я нахожусь в момент. Вот сейчас я думаю на русском. Когда буду находится в абсолютно казахоязычном окружении, а это бывает очень часто, люди которые практически не говорят на русском, то естественно я переключаюсь на казахское мышление. И для меня это абсолютно не составляет труда. Наверное, очень много вопросов возникает, потому что у меня внешность не типичная казахская. По национальности я метиска, у меня мама татарка, папа казах. Внешность досталась, думаю у меня микс. Какие-то черты лица, глаза, наверное, брови папины. Светлость кожи, наверное, мамина, вот такой какой-то микс получился. Меня принимают много за кого по национальности. Но по документам я казашка.
Раньше, когда мы начинали, еще вообще не было соцсетей. Я не могла, конечно, понять — как ко мне относятся, в начале карьеры. Любят, не любят… Но узнают это да. Подходят, смеются, улыбаются, очень дружелюбное отношение.
У нас же люди на эмоции скудны скажем так, да, они не могут открыто улыбнутся, что-то высказать, как-бы все немножко закрыты.
Но, с появлением соцсетей, когда я открыла инстаграм, и когда в день у меня начало добавляться по 10 по 20 тысяч подписчиков, то вот я поняла, да, что меня любят. Сейчас у меня около 300 тысяч подписчиков. Для ведущей новостей, это немало, скажем так.
Учитывая, что я не певица, не артистка, не раскручивалась никак, ну и я никогда не занималась самопиаром.
То есть, я работаю и работаю. Не рассматривала работу телеведущей для популяризации своей личности. И несмотря на это, всё само собой приходит. Когда в любом деле должна быть системность и стабильность, тогда будут и результаты. Обратная связь со зрителями, у меня огромная, она у меня очень богатая, т.е. очень много. Когда размещаешь фотографию в инстаграм, в среднем по 300 комментариев. Ии из них нет ни одного отрицательного. Они говорят, «мы смотрим эфир, когда вы его ведете».
Вот, это дорогого стоит для меня. «Мы смотрим как вы говорите, как вы одеваетесь». Вот когда молодые девушки смотрят на тебя, это многое значит, и я вижу, что я для многих что-то значу.
Со времён 200-хтысячных сейчас есть соцсети. Блогосфера подвижнее, живее и, как правило, ярче. Независимый блогер не боится лишиться госфинансирования или потерять госкорпорацию в качестве рекламодателя, а потому свободнее в высказываниях, чем большинство традиционных СМИ …
Однако он, как правило, куда более вольно обращается с фактами. Я не говорю сейчас о прямых подтасовках, но на каждого сознательно сварганенного «распятого мальчика» приходятся тысячи перепостов от людей, которые просто не имеют понятия о проверке фактов.
И вот это и есть то, что позволяет выживать традиционным СМИ: доверие и репутация.
Сделав запрос в поисковике, по горячей новости и получив длинный список публикаций, люди прежде всего смотрят не на заголовок, а на источник.
По крайней мере многие понимают, что именно так и надо делать.
Будущее традиционных СМИ, в частности телевидения зависит только от того, окажутся ли они заслуживающими доверия.
